ОЧКИ
Дженис, дочке моей приятельницы Алены, выписали очки. Вдруг
оказалось, что она совсем хреново видит, так что очки вышли с толстенными
стеклами, сквозь которые и глаз не различишь, а ведь девчонке и шести лет еще
нет. Кстати, и встали очки в копеечку, почти четыреста рублей. С другой
стороны, вот и у Дженис Джоплин, в честь которой Алена назвала свою девчонку,
вроде были проблемы со зрением, но это не помешало ей стать Дженис Джоплин –
так мы себя успокаивали.
Между тем, дело шло к лету, т. н. фирма,
где мы работали вместе с Аленой, отпуска не оплачивала и вообще не поощряла,
так что все лето нам предстояло доходить в городе; моя мать, слава богу, взяла
мелких на дачу, а Алене некуда было пристроить ребенка. С отцом Дженис она не
общалась, во-первых, чтобы он не оказывал дурного влияния на дочку, а
во-вторых, потому что на данный момент он в очередной раз сидел.
Мать Алены, в прошлом ответственный работник, и на пенсии не
дремала, распространяя продукцию
какой-то левой косметической фирмы, (оплата труда производилась этой же самой
продукцией, но дело было не в деньгах, а в социальном статусе бывшего секретаря
парторганизаци – она числилась то ли дилером, то ли супервайзером), короче,
времени и возможности заниматься
внучкой у нее не было, да и, в любом случае, они с Аленой не
разговаривали уже лет семь, хоть и жили в соседних комнатах одной хрущобы; в
Аленином папаше, наоборот, было что-то человеческое, он беспробудно пил в той
же соседней комнате, выражая, как считала Алена, таким образом свой протест
против окружающей действительности; за это она его любила и уважала, но
оставить с ним мелкую в любом случае не
получалось.
Детский сад, в который Дженис ходила, закрывался на лето, оставался,
как вариант, еще дежурный садик недалеко от дома, но Алене втемящилась мысль,
что ребенка надо обязательно отправить за город, типа дышать свежим воздухом и
все такое.
Короче, она устроила Дженис вместе с ее очками в какой-то
санаторий и вроде как осталась довольна. В чем состояла оздоравливающая функция
санатория, оставалось загадкой, во всяком случае, в группах на двух
воспитательниц и одну нянечку приходилось больше сорока детей, а детские вещи
из дома, включая нижнее белье, как при коммунизме, обобществлялись, так что, на
свидания с матерью Дженис выходила в чужом грязном платье на пару размеров
меньше и спадающих мальчишеских трусах. Завидев Алену, девчонка начинала дико
рыдать, зато при расставаниях уже не плакала, а только молча цеплялась за
дверь, когда ее волоком тащили обратно в группу.
Вообще-то, Алена сама по малолетству каждое лето проводила во
всяческих детских оздоровительных учреждениях, и так привыкла, что, однажды,
даже не узнала свою маму, когда та, вместе с отцом, приехала ее навестить.
Между прочим, ее мама до сих пор с обидой вспоминает тот случай; что подумали
тогда о нашей семье, - вопрошает она, обращаясь куда-то в пространство, -
кто-нибудь мог решить, что твой отец, которого ты, кстати, почему-то сразу
узнала, приехал с любовницей, - отвечает она сама на свой риторический вопрос,
опять же ни к кому конкретно не обращаясь. Так что единственную проблему своей
дочери Алена видела в очках.
Она купила по коробке конфет обеим воспитательницам и большую
шоколадку нянечке, с тем, чтобы те следили за состоянием очков Дженис, но
эффекта это не возымело, каждый раз стекла были заляпаны чем-то жирным, одно
стекло треснуло, а бархатную тряпочку для их протирания у Дженис почему-то
отобрали, и она валялась теперь в туалете. Таким образом, Дженис практически
ничего не видела ни без очков, ни в очках; видимо, поэтому она и брякнулась,
как утверждала воспитательница, позвонившая Алене прямо на работу, практически
на ровном месте; очки, которые девчонка, следуя маминым указаниям, все-таки упорно
одевала, окончательно разбились, в общем, ее надо было срочно забрать,
свободных машин, чтобы везти ее в больницу, в санатории не оказалось, а залитое
кровью лицо Дженис пугало других детей, да и взрослых, наверное, тоже.
По счастью, глаза Дженис не пострадали, а порезы на лице
оказались неглубокими и, как обещал врач, должны будут скоро зажить почти без
следа, так что если в больницу Дженис
нес на руках очередной Аленин друган, подбросивший нас на своей тачке до
санатория и отвезший потом в ближайшую больницу, то домой девчонка шла уже на
своих двоих тем же вечером, крепко держа мать за руку. Может, она услышала
краем уха, что в санаторий больше не поедет, во всяком случае, этим летом, и
потому так приободрилась.
Дома она почти сразу
уснула, положив забинтованную голову Алене на колени, мы так и просидели всю
ночь, запивая пивом косяки; на кухне шуршали в своей клетке мыши-шуршанки,
купленные Аленой дочери для создания экологической обстановки; за стенкой глухо
переругивались Аленины родители; на следующий день мы с Аленой работали во
вторую смену, так что с утра собирались идти в магазин оптики за новыми очками.
Ольга Смирнова
в
