ПОКЛОНЕНИЕ ЖЕНЩИНЕ

 

Сексуальное господство и подчинение

 

 

"...Сила женщины определяется степенью страдания, которой она способна покарать своего возлюбленного".

 

 

Да рука глупца  не притронется к данному сочинению!

 

Мой высокомерный читатель, если ты добропорядочный обыватель, то это сочинение будет тебе не по зубам; если ты поборник нравственности и чужд любовных впечатлений, то эта статья придется тебе не по вкусу; если ты добрый христианин, то скорее отложи ее и беги как от огня; ибо для того чтоб принять написанное, необходимо, по крайней мере, быть язычником.

Я был поражен, когда впервые прочитал книгу Захер-Мазоха «Венера в мехах». В этой книге, как в зеркале, я увидел свое собственное отражение. Те же интересы, те же мысли, те же ценности — все один в один; мы как две капли воды! Поэтому данную статью я написал по большому счету для «самого себя», — «мне» будет интересно прочесть её, когда я вновь, в новом образе, явлюсь на землю лет так через сто. Я пишу для «себя», я пишу для будущего; ибо имя мое – легион.

Написав свое сочинение, я пришел в ужас: волею судьбы я оказался адвокатом Дьявола с прекрасным женским лицом. Я любил всех женщин! Очень любил! Никто и никогда не любил их так, как любил их я! Все, все я прощал им, все их пороки! Я любил их пороки, я любил женщин такими, какими создала их Природа. И везде в прекрасном и совершенном я искал женщину, искал свою возлюбленную Венеру!

Я всегда мечтал стать богом садомазохизма. Тешу себя надеждой, что в аду мне найдется тепленькое местечко – буду подогревать грешников, или буду левой рукой Дьявола; ибо в правой руке у него – сила, а в левой – слабость от силы – и не известно, что когда сила. А можно ли представить себе Дьявола? Он многолик – он может быть ребенком и юношей, мужем и женщиной. Он не борется с добром и не делает зла из-за самого зла, он просто проявляет свою мощь. Он красив как чернокудрый юноша или светловолосый, или нет – он соблазнительная женщина. Он силен как достойный враг и талантлив как гений. У него только один недостаток – его сила покоряюща, он не терпит убожества, но по праву снисходителен к слабым. Как он относится к добру? Он принимает его силу и знает, что, в конце концов, оно побеждает, ибо есть отрицание зла. Он способен любить – и любовь его не бессильна. 

 

Сомнение – суть Сатаны. А кто же такой Сатана? Самый сильный демон ада, ранее лучший ангел Бога. Он хочет быть самым-самым – в этом его суть. Но он низко пал, очень низко, чтобы потом возвыситься. Но почему его чуждаются люди? Своим превосходством он дает понять им себя, но это горькое лекарство для людей, которое в сильных пробуждает злость, желание стать лучше, и только бессильные могут скрежетать пред ним зубами. Так что Сатана – хороший врачеватель рода человеческого. Хотя его место столь скромно по сравнению с бесчисленной ратью часто только называющих себя христианами. Будьте привержены добру, Христу, это правильно, но признайте и за Сатаной его тяжкий труд, его часто непосильный крест; ибо выполняет он грязную работу для людей, и ради людей, потому что любит он их. Почему-то мне его жалко… (вот он, мазохизм). 

Можно спросить: мазохизм — это «хорошо» или «плохо»? Один скажет— «да», другой скажет — «нет», и оба будут неправы.

Настоящий, махровый мазохизм, принадлежность к одному из одиозных сексуальных течений, аристократия порока, — достаточно редкое явление, он является в Природе также часто как в картах к тузу червей ложится туз виней.

Садомазохист – это своего рода Пьеро с душой Арлекина, где Пьеро представляет чистый мазохизм, а Арлекин – чистый садизм. Злость и вдохновение. Карнавал масок. Характерные типы.

Мазохизм как обожествление женщины и уничтожение себя перед ней дает возможность остро почувствовать все ее превосходство и величие. Почему же женщина восходит на пьедестал? потому что мужчина воспринимается как противник, как тот, кто должен быть превзойден и побежден. А женщину мужчина не может превзойти по самой природе творения, поскольку женщина — существо слабое и высшего порядка!

Мазохизм — это не просто половое изощрение. Я сознательно употребил здесь слово «изощрение»; ибо это понятие предполагает возвышение, тогда как понятие «извращение» обозначает не что иное, как низвержение, представление «истины» в ложном смысле. Так вот, половое изощрение — это всего лишь одна из форм проявления мазохизма. Мазохизм шире — это глубокое переживание превосходства самого по себе, поскольку превосходство, в сущности, есть всякое возвышение.

В одном звуке «победа» уже таится та притягательная магическая сладость, которая дает возможность глубоко почувствовать всю чарующую силу возвышенного.

Конечно, часто мазохизм принимает откровенно извращенные формы, но это есть всего лишь переживание грязного, грубого превосходства, но на вершине — это острое переживание тонкого и изящного в любом его проявлении: это может быть неуловимый аристократизм женщины, это может быть и слово, но это слово чувствуется крайне остро и врезается в сознание, как бритва в плоть, это может быть и произведение искусства, или научная теория и т. п. — все то, что возвышается над посредственностью.

А что стоит в глубине за иллюзиями мазохиста? Это не тяга к боли и не тяга к унижениям, это любовь к превосходству безотносительному.

Именно из тяги к возвышенному берет свое начало мазохизм. Что не можешь превзойти, тем восхищаешься, и через сознание своей ничтожности перед ним, чувствуешь всю глубину его величия. Поэтому мазохизму присуще глубокое переживание возвышенного, переживание того, что по природе своей требует поклонения.

В этом отношении показательны слова Мазоха из зарисовки «Подруги»: «Он все еще молчал — перед ней он чувствовал себя действительно ребенком. Маленькая наколка из ярко-красных лент придавала ей что-то материнское, и обращалась она с ним, как с мальчиком, заслуживающим наказания. Да, она имела над ним превосходство во всех отношениях, — и именно это придавало ей неотразимую прелесть».

Но мазохизм — это и плод безумной страсти. Подтверждением тому могут послужить слова поэта:

 

Я помню море пред грозою:

Как я завидовал волнам,

Бегущим бурной чередою

С любовью лечь к ее ногам!

Как я желал тогда с волнами

Коснуться милых ног устами!

Нет, никогда средь пылких дней

Кипящей младости моей

Я не желал с таким мученьем

Лобзать уста младых Армид,

Иль розы пламенных ланит,

Иль перси полные томленьем;

Нет, никогда порыв страстей

Так не терзал души моей!

 

(Пушкин А. С.)

 

 

 

Или

 

«Есть упоение в бою,

И бездне мрачной на краю,

И в разъяренном океане,

Средь грозных волн и бурной тьмы,

И в аравийском урагане,

И в дуновении чумы.

Все, все, что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья –

Бессмертья, может быть, залог!

И счастлив тот, кто средь волненья

Их обретать и ведать мог»

 

Или

 

«За нею по наклону гор

Я шел дорогой неизвестной,

И примечал мой робкий взор

Следы ноги ее прелестной,

Зачем не смел ее следов

Коснуться жаркими устами…»

 

Примечание. Советую прочесть увлекательную книгу Александра Лукьянова «Александр Пушкин в любви», где автор выявляет слабую, едва заметную, наклонность поэта к садомазохизму, говоря, что жену Пушкин выбирает самую красивую, причем довольно прохладную к нему, обрекая себя заведомо на мучения. В отношениях же с любимыми женщинами, прежде чем вступить в интимную связь, он всячески унижает их. 

 

 А вот поэтические зарисовки Лермонтова:

 

«Нечаянно взор его упал на лиловый колокольчик, над которым вились две бабочки: одна серая с черными крапинками, другая испещренная всеми красками радуги; как будто воздушный цветок или рубин с изумрудными крыльями, отделанный в золото и оживленный какою-нибудь волшебницей; оба мотылька старались сесть на лиловый колокольчик и мешали друг другу, и когда один был близко, то ветер относил его прочь; наконец, разноцветный мотылек остался победителем, уселся и спрятался в лепестках; напрасно другой кружился над ним… он был принужден удалиться. У Вадима был прутик в руке; он ударил по цветку и убил счастливое насекомое… и с каким-то восторгом наблюдал его последний трепет!..(Вадим)»

 

Или

 

 «Саша был преизбалованный, пресвоевольный ребенок. Он семи лет уже умел прикрикнуть на непослушного лакея. Приняв гордый вид, он умел с презреньем на низкую лесть толстой ключницы. Между тем природная всем склонность к разрушению развивалась в нем необыкновенно. В саду он то и дело ломал кусты и срывал лучшие цветы, усыпая им дорожки. Он с истинным удовольствием давил несчастную муху и радовался, когда брошенный им камень сбивал с ног бедную курицу. Бог знает какое направление принял бы его характер, если бы не пришла на помощь корь, болезнь, опасная в его возрасте».

Мрачная, холодная линия ненависти и мести пронизывает почти все сочинения Лермонтова. Отсюда человеконенавистничество, отсюда презрение к обществу и людям, отсюда злость и сарказм, а, в конечном счете, - отчуждение. Почему Лермонтов так щепетилен к вопросам чести, почему он постоянно говорит о темной тайне души его героев? На дне за всем этим, говоря словами Лермонтова, скрывается гордыня и самолюбие, как американский крокодил на дне колодца.

 

А вот стихотворение титана Гете:

 

 «Она смеется: «Вот удивил!»

Скажите, откуда такая удаль?

Свиреп, как медведь, а привязчив, как пудель!

Космат, безобразен... А все таки мил!

И ножкой, ножкой — ну, что за натура! —

Гладит мохнатую спину мою.

Как восхитительно чешется шкура!

Медведю кажется: он — в раю.

Целую ей туфлю, жую подметку,

Благопристойность медвежью храня.

К коленям ее припадаю кротко —

Не часто дождешься такого дня!

Она то погладит, то шлепнет меня,

Но я в блаженстве, как новорожденный,

Реву, улыбкой ее награжденный...

Вдруг милая хлыстиком взмахнет:

А ну, будь пай — мальчиком!

Дай лапу! Отвесь поклон,

Как подобает благовоспитанному кавалеру.

...Право же! Нет ничего нелепей!

Снятый с цепи, я прикован цепью

К той, от которой с ума схожу.

Плетусь за ней следом, от страха дрожу.

По доброй воле живу в неволе,

Но что ей до муки моей, до боли!?.»

 

А как звучат стихи вдохновенного Байрона:

 

«Горячий южный пыл — в моей крови.

И вот, не исцелясь от прежней боли,

Я снова раб, послушный раб любви,

И снова стражду — у тебя в неволе».

 

А вот слова Апухтина:

 

«Не званая, любовь войдет в твой тихий дом,

Наполнит дни твои блаженством и слезами

И сделает тебя героем и... рабом».

 

«Она отдаст последний грош,

Чтоб быть твоей рабой, служанкой,

Иль верным псом твоим — Дианкой,

Которую ласкаешь ты и бьешь».

 

А вот касание садомазохизма чудо-поэта Бунина:

 

 «...И ребенок, подняв глаза, чувствует сладкий страх при мысли о таинственном хозяине этой паутины, имя которого он произносит с запинкой, по-крестьянски — паук — и который так сердито выскакивает из своей щели, когда в его сеть попадает муха.

Сладко смотреть тогда за ее гибелью!»

 

А вот слова Анны Ахматовой:

 

 «Каждый день по-новому тревожен,

Все сильнее запах спелой ржи,

Если ты к ногам моим положен,

Ласковый, лежи.

 

А вот стихи Степана Щипачева:

 

 (береза)

 

«Её к земле сгибает ливень

Почти нагую, а она

Рванётся, глянет молчаливо,-

И дождь уймётся у окна.

И в непроглядный зимний вечер,

В победу веря наперёд,

Её буран берёт за плечи,

За руки белые берёт.

Но, тонкую, её ломая,

Из силы выбьются... Она,

Видать, характером прямая,

Кому-то третьему верна».

 

Или

 

 «Полями девушка пойдет босая.

Я встрепенусь, превозмогая тлен,

горячей пылью ног ее касаясь,

ромашкою пропахших до колен».

 

А вот стихи Федора Сологуба:

 

 «Стоны, визг от острой боли,

Брызжет кровь –

Не боюсь внезапной боли.

Все в моей безумной воле –

Кровь и слезы и любовь...»

«В душевной глубине бушует

Звериная, нагая страсть

Она порою торжествует,

Над телом проявляя власть ...

Настала грозная минута,

И розги в воздухе взвились,

И раздражение и смута

В душе внезапно улеглись

В тройном союзе все сплелося:

В мольбе, и в криках и слезах”.

 

А вот как о настоящей страсти говорит самый изощренный в сравнениях поэт Шекспир:

 

 «Издержки духа и стыда растрата —

Вот сладострастье в действии. Оно

Безжалостно, коварно, бесновато,

Жестоко, грубо, ярости полно.

Утолено, — влечет оно презренье,

В преследованье не жалеет сил...»

 

(Сонет 129)

 

Или:

 

 «Вот похоть, алчна и груба –

Души бездонной страх и стыд

Равно тирана и раба

Она безжалостно разит.

 

Когда сыта тобой – презрит,

Но снова, раздирая рот,

Своей приманкою прельстит

И мстит, казнит и предает.

 

И кто хоть раз ее познал,

Себе до гроба будет лгать,

Что этот пыточный подвал –

Седьмого неба благодать» 

 

(Сонет 129)

 

 

 

А вот стихи древнегреческого поэта Асклепиада:

 

 «Прежде, бывало, в объятьях душил Археад меня, нынче ж

К бедной ко мне и шутя не обращается он,

Но не всегда и медовый Эрот нам бывает приятен, -

Часто, лишь боль причинив, сладок становится бог»

 

А вот стихи древнеримского поэта Тибулла:

 

 «Вижу я, быть мне рабом: госпожа для меня отыскалась;

Ныне навеки прощай, древняя воля отцов!

Рабство печально мое, и цепи меня удручают;

Но горемычному впредь пусть не ослабит Амур».

 

Или

 

 «Глупо поклявшись: теперь страха не будешь ты знать,

Будешь смела ты теперь и станешь без удержу мучить.

Сколько бед натворил мне мой болтливый язык!

Что ж, поступай, как прихоть велит: твой раб я навеки,

Не убегу никуда я от моей госпожи,

Но припаду я в цепях к алтарям священным Венеры.

Любит просящих она, а непокорных клеймит».

 

А вот стихи Проперция:

 

«Но, чем смиреннее ты и покорнее будешь Амуру,

Тем ты скорей для себя сможешь добиться добра:

Счастлив лишь будет тот со своей единственной милой,

Кто, о свободе забыв, будет ей верным рабом».

 

Здесь стихи Валерия Брюсова:

 

Я - раб, и был рабом покорным

Прекраснейшей из всех цариц.

Пред взором, пламенным и чёрным,

Я молча повергался ниц.

Я лобызал следы сандалий

На влажном утреннем песке.

Меня мечтанья опьяняли,

Когда царица шла к реке.

 

И раз - мой взор, сухой и страстный,

Я удержать в пыли не мог,

И он скользнул к лицу прекрасной

И очи бегло ей обжёг...

И вздрогнула она от гнева,

Казнь - оскорбителям святынь!

И вдаль пошла - среди напева

За ней толпившихся рабынь.

И в ту же ночь я был прикован

У ложа царского, как пёс.

И весь дрожал я, очарован

Предчувствием безвестных грёз.

Она вошла стопой неспешной,

Как только жрицы входят в храм,

Такой прекрасной и безгрешной,

Что было тягостно очам.

И падали её одежды

До ткани, бывшей на груди...

И в ужасе сомкнул я вежды...

Но голос мне шепнул: гляди!

И юноша скользнул к постели.

Она, покорная, ждала...

Лампад светильни прошипели,

Настала тишина и мгла.

И было всё на бред похоже!

Я был свидетель чар ночных,

Всего, что тайно кроет ложе,

Их содроганий, стонов их.

 

Я утром увидал их - рядом!

Ещё дрожащих в смене грёз!

И вплоть до дня впивался взглядом, -

Прикован к ложу их, как пёс.

 

Вот сослан я в каменоломню,

Дроблю гранит, стирая кровь.

Но эту ночь я помню! помню!

О, если б пережить всё - вновь!

 

 Овидий, Ронсар, да нет ни одного поэта, который хоть в скользь не касался темы рабства в любви, рабства в страсти. А все потому, что страсть закабаляет человека, делает его рабом, это страшная сила, которой человек подчас не может противостоять. А если и пытается, то это опять выливается в истязание себя. (Мы все заложники судьбы!)

Более того, можно в сказках найти ярких представителей садомазохизма — это Звездный мальчик из сказки Уайльда, это Русалочка, это Кай из Снежной Королевы Андерсена, причем в переработке Шварца образ Снежной Королевы, как властной госпожи, и образ непослушного мальчишки Кая еще более ярко подчеркнуты. И все это было бы достаточно наивно, если бы не было так реально!

Также можно провести четкую параллель между всеми любимой сказкой Андерсона «Снежная Королева» и рассказом Мазоха «Утоление мертвым неведомо». Оба героя находятся под действие дьявольских чар: у Кая восприятие искривляет осколок дьявольского зеркала, Манвед находится под действием мазохистского влечения. Главных героев - детей пропасти - объединяет желание вдохнуть огонь жизни в холодную, мертвую плоть женщины и обрести ее покровительство: сила женщины и желание противостоять ей влечет обоих, и оба не могут противостоять своему неосознанному желанию. Здесь также можно вспомнить Пигмалиона и Галатею.

Всем своим существом я ощущаю незримую связь данных героев и ледяной женщины, а главное – желание подарить ей тепло и жизнь, заставить любить, тонко чувствовать и переживать, показать мир глазами влюбленного, и, конечно же, через любовь обрести покровительство высших сил. Герои подсознательно уверенны, что могут победить холодное сердце, превратив его в нежно любящий цветок. Эта самонадеянность - общее место мазохизма.

Если вы прочтете последние страницы рассказа «Утоление мертвым неведомо», то поймете силу той темной страсти, которая владеет Манведом; это болезненная лихорадка, доходящая до умопомешательства, вихрь ада в сверхчувственной душе, текучесть темно-алой крови, бешеное сердцебиение, стук в висках, сладость и мука, обессиливающее чередование контрастов – льда и огня – на грани. Следствием чего является истощение душевных и физических сил. Прочел – как будто испил горячего вина Дьявола, помутившего рассудок.

Порнографические фильмы, как и вообще любая картина, фотография, запечатлевая образ, наиболее полно отображает его во всех деталях. Художник ближе к конкретике, тем самым сдерживая воображение. Внешне образ, изображенный до мельчайших подробностей, запечатывается как штамп. Конечно, мы не говорим о произведениях искусств, которые стремятся выразить внутренний мир человека, недосказанность его чувств, скрытость, заставляющую задуматься, пережить картину. Мы говорим о чисто внешней стороне. Воспринимая пассивно изображение, воображение оказывается скованным, ему трудно что-либо добавить, досказать. Напротив, чтение поэзии есть активное восприятие образа, здесь необходимо создать себе представление, которое имеет много степеней свободы; поэтический образ всегда неполон, он наполняется содержанием, присущим воспринимаемому. Поэтический образ не так конкретен в деталях, нежели художественный, он остается размытым, недосказанным. В силу этого, слово развивает силу воображение более, нежели картинные представления, служащие паттернами восприятия. Слово заставляет воображение дорисовывать образ самостоятельно. На этом основаны детские книжки «Раскрась сам», где образ необходимо расцветить красками самостоятельно, похожим образом действует поэтическое слово. Существует принципиальная разница в активности и пассивности восприятия поэтического слова и картинного изображения. Это отмечал Шопенгауэр, говоря о незавершенности поэтических черт. В поэтические силуэты читающий сам из себя вдыхает жизнь. Поэтому, - не говоря здесь о возвышенном искусстве, - мы говорим о порнографии, из приведенных выше рассуждений следует, что порнография в письме более сильно развивает самостоятельность воображение, чем визио образы. Визио представляет застывшие, конкретные, полные до деталей паттерны, которые трудно бывает изменить в воображении. Письменное же слово предлагает читателю самостоятельно наполнить образы жизнью, исходя из собственного, внутреннего мира. Слово более свободно, чем кисть.

Когда человек начинает захлебываться своими впечатлениями, он должен их излить, опустошая себя для новых вливаний. Если человек не может раскрыть свою жизнь, то его мир умирает вместе с ним. Именно с садомазохистских зарисовок, про маркиз, княгинь, графинь я и начинал свой поэтический путь. Много я писал под действием инстинкта, можно сказать, основного. А инстинкт, как известно, жесткая вещь, но вместе с тем и откровение Природы.

 Жизнь быстро течет, и ныне неистовый огонь, который двигал мною, угасает, остаются лишь следы некогда бушевавшего пожара, остается лишь пена от набежавшей некогда волны. Мои окаменевшие слова донесут до вас, мои милые читатели, лишь слабый отблеск того пламени, который некогда бушевал во мне. И я благодарен богу за то, что он дал мне испить сполна горячительный кубок жизни, вложив в меня дьявольскую силу любви, магический кристалл, который на всем моем жизненном пути чудно преломлял мое восприятие жизни. Я пил демонический огонь страсти и был счастлив этим. Ныне же, остудив свой пыл, я со спокойной душой представляю вам мое сочинение. Ибо на все воля божья. Только прошу не винить меня строго за столь откровенные местами описания образов превосходства. Простите меня!

Многие души оказали на меня влияние, и в моих стихах нет, да и блеснет их живая строка, ну что ж, за это не вините меня; ведь главное в стихотворении — его дух, и этот дух надо пережить!

Милые мои читатели, я надеюсь, что вы отдохновенно прочтете мои строки, не торопясь, вдумчиво, включив все свое воображение, которым наделила вас Природа. И если вы не чуждаетесь дикой любовной страсти, то буду рад вам доставить удовольствие моими яркими впечатлениями.

Ниже я зарисовал несколько пластических образов мужского и женского превосходства, смешав акварели добра и зла, прекрасного и безобразного, откровенного и бесстыдного, и надеюсь, что ваше воображение вдохнет в эти образы огонь жизни и наполнит их поэзией чудных красок.

Сад писал когда-то: мои сочинения отвратительны, но в этом их и суть.

Что жду от вас? — наверное, улыбку снисхожденья, иль ненависти взрыв, скорей всего — презренье, одно презренье... Но влюбленный ничего не стыдится. Забросайте его грязью, камнями — ему все ни почем, он любит и этим он счастлив!

Как сказал Ницше: «Из всего написанного я люблю только то, что пишется своей кровью. Пиши кровью и ты узнаешь, что кровь есть дух.

Нелегко понять чужую кровь; я ненавижу читающих бездельников! Кто знает читателя, тот ничего не делает для читателя». 

Ну что ж?.. Тогда познайте, как пишут кровью, как пишут страстью! Испейте глоток из моего демонического кубка любви! Только смотрите — не отравитесь!

 

Арман