ГЛАВА VIII

Первое, что он увидел, проснувшись поздно утром, был сидевший против него на диване с газетой в руке Мефодий Исаевич Тоффель.

- Доброго утра, мой достопочтенный клиент, - приветствовал Цвета ходатай. - Как изволили почивать? Я нарочно на хотел вас будить. Уж очень сладко вы спали.

"Где-то я его видел, - подумал Цвет. - И раньше, еще до первого знакомства, и вот теперь, совсем, совсем недавно. И какая неприятная рука при пожатии, жесткая и сухая, точно копыто. И от него пахнет серой. И лицо ужасно нечеловеческое!"

- Как вы попали в поезд, Мефодий Исаевич?

- Да специально выехал за три станции вам навстречу. Соскучился без вас, черт побери! И дел у меня к вам целая куча. Однако идите, умывайтесь скорее. Всего полчаса осталось. Я без вас чайком распоряжусь.

Умываясь, Цвет долго не мог побороть в себе каких-то странных чувств: раздражения, досады и прежнего, знакомого, неясного предчувствия беды. "Что за вязкая предупредительность у этого загадочного человека, - размышлял он. - Вот сошлись линии наших жизней и не расходятся... Да что это? Неужели я его боюсь. - Цвет поглядел на себя в зеркало и сделал гордое лицо. - Ничуть не бывало. Но буду все-таки с ним любезным. Как-никак, а ему я многим обязан. Поэтому не кисните, мой милый господин Цвет, - обратился он к своему изображению в зеркале. - Мир велик, жизнь прекрасна, умыванье освежает, а вы, если и не патентованный красавец, однако получше черта, вы молоды и здоровы, и никому зла не желаете, и все будущее пред вами. Идите пить чай".
В коридоре, лицом к открытому окну, стояла стройная дама в светло-серой длинной шелковой кофточке и белой шляпе. Она обернулась к Цвету. Он остановился в радостном смущении. Перед ним была вчерашняя дама, бросившая ему в вагон цветы. Он видел, как алый здоровый румянец окрасил ее прекрасное лицо и как ветер подхватил и быстро завертел тонкую прядь волос над ее виском. Несколько секунд оба глядели друг на друга, не находя слов. Первая заговорила дама, и какой у нее был гибкий, теплый, совсем особенный голос, льющийся прямо в сердце!

- Я должна попросить у вас прощения... Вчера я позволила себе... такую необузданную... мальчишескую выходку...
"Смелее, Иван Степанович, - приказал себе Цвет. - Забудь всегдашнюю неуклюжесть, будь любезен, находчив, изящен".

- О, прошу вас, только не извиняйтесь... Виноват во всем я. Я глядел на ваши цветы и думал: если бы мне хоть веточку! А вы были так щедры, что подарили целый букет.
- Представьте, и я думала, что вы этого хотите. У меня вышло как-то невольно...
- Позвольте от души поблагодарить вас... Весна, солнечный день, и первая сирень из ваших рук... Я ваш вечный должник.

- Воображаю, как вы испугались... Наверное, сочли меня за бежавшую из сумасшедшего дома.
- Ничуть. Это был такой милый, красивый и... царственный жест. Я сохраню букет навсегда, как память о мгновенной, но чудной встрече. Кстати, я все-таки не соображаю, каким образом вы попали в этот поезд? Ведь вы уезжали со встречным...

Дама весело рассмеялась.
- Ах, я сделала невероятную глупость. Вообразите, я села в Горынищах совсем не в мой поезд. Как только прозвонил третий звонок, я спрашиваю какого-то старичка, что был рядом: "Скоро ли мы поедем через Курск?" А он говорит: "Вы, сударыня, собираетесь ехать в противоположную сторону, вот ваш поезд". Тогда я мигом схватила свой сак, выбежала на площадку и на ходу прыг... И села сюда... И вот утром вы... Если бы вы знали, как я сконфузилась, когда вас увидела.
- Но какая неосторожность... выскакивать на ходу. Мало ли что могло случиться?
- Э! Я ловкая... и потом что суждено, то суждено...

- А знаете ли,- серьезно сказал Цвет, - ведь я вчера вечером, ложась спать, думал, что утром непременно увижу вас. Не странно ли это?
- Этому позвольте не поверить... Во всяком случае, наше мимолетное знакомство, хотя и смешное, но не из обычных...

- А потому, - раздался сбоку голос Тоффеля, - позвольте вас представить друг другу.

По лицу красавицы пробежала едва заметная гримаска неудовольствия.
- Ах, это вы, Мефодий Исаевич... Вот неожиданность. Тоффель церемонно назвал Цвета. Потом сказал:
- Mademoiselle Локтева, Варвара Николаевна...

- А это всезнающий и вездесущий monsieur Тоффель, - ответила и крепко, тепло, по-мужски пожала руку Цвета.
- Идемте к нам чай пить, - предложил Тоффель, - у нас сейчас уберут.
Варвара Николаевна от чаю отказалась, но зашла в купе. Когда садилась, поглядела на букет и сейчас же встретилась глазами с Цветом. Ласковый и смешливый огонек блеснул в ее внимательном взгляде. И оба они, точно по взаимному безмолвному уговору, ни слова не проговорили о вчерашней оригинальной встрече.

Тоффель стал вязать крепче их знакомство с уверенностью и развязностью много видевшего, ловкого дельца. Он рассказал, что Варвара Николаевна - единственная дочь известного мукомола, филантропа и покровителя искусств. Кончила год тому назад гимназию, но на высшие курсы не стремится, хотя это теперь так в моде. Живет по-американски, совершенно самостоятельно, выбирает по вкусу свои знакомства и принимает кого хочет, независимо от круга знакомых отца. Всегда здорова и весела, точно рыбка в воде или птичка на ветке. Отец ею не нахвалится как помощницей. На ногу себе никому наступить не позволит, но ангельская доброта и отзывчивость к человеческому горю. Прекрасная наездница, великолепно стреляет из пистолета, музыкантша, замечательная энженю-комик (Комическая простушка - театральное амплуа (от фр. ingem comiyue)) на любительских спектаклях и так далее и так далее.

Что касается Цвета, то это блестящий молодой человек, решивший променять узкую бюрократическую карьеру на сельскохозяйственную и земскую деятельность. Ездил в Черниговщину осматривать имения, доставшиеся по завещанию. Обладает выдающимся голосом, tenor di grazia (Лирический тенор (итал.)). Немного художник и поэт... Душа общества... Увлекается прикладной математикой, а также оккультными науками. Тоффелю кажется удивительным, как это двое таких интересных молодых людей, живя давно в одном и том же маленьком городе, ни разу не встретились.
Все это походило на какое-то навязчивое сватовство. Цвет кусал губы и ерзал на месте, когда Тоффель, говоря о нем, развязно переплетал истину с выдумкой, и боялся взглянуть на Локтеву. Но она сказала с дружелюбной простотой:

- Я очень рада нашему знакомству, Иван Степанович и надеюсь вас видеть у себя... У вас есть записная книжка? Запишите: Озерная улица... Не знаете? Это на окраине, в Каменной слободке, - дом Локтева, номер пятнадцатый, по четвергам, около пяти. Загляните, когда будет время и желание. Мне будет приятно.

Цвет раскланялся. Он все-таки заметил, что Тоффеля она не пригласила и подумал: "У нее, должно быть, как и у меня, не лежит сердце к этому человеку с пустыми глазами".
Приехали на вокзал. Тесное пожатие руки, нежный, светлый и добрый взгляд, и вот белая шляпка с розовыми цветами исчезла в толпе.

- Хороша? - спросил, прищуря один глаз, Тоффель. - Вот это так настоящая невеста. И собой красавица, и образованна, и мила, и богата...
- Будет! - оборвал его грубо, совсем неожиданно для себя, Иван Степанович. Тоффель покорно замолчал. Он нес саквояж, и Цвет видел это, но даже не побеспокоился сделать вид, что это его стесняет. Так почему-то это и должно было быть, но почему - Цвет и сам не знал, да и в голову ему не приходило об этом думать. На подъезде он сказал небрежно:

- Надо бы автомобиль.
- Сейчас, - услужливо поддакнул Тоффель. - Мотор! В Европейскую.

Дорогой Тоффель заговорил о делах. Пусть Цвет на него не сердится за то, что он без его разрешения продал усадьбу. Подвернулось такое верное и блестящее дело на бирже, какие попадаются раз в столетие, и было бы стыдно от него отказаться. Тоффель рискнул всей вырученной суммой и в два дня удвоил ее. Впрочем, и риску здесь было один на десять тысяч. Затем он, Тоффель, нашел, что чердачная комната теперь вовсе не к лицу человеку с таким солидным удельным весом, как Цвет. Поэтому он взял на себя смелость перевезти самые необходимые вещи своего дорогого клиента в самую лучшую гостиницу города. Это, конечно, только пока. Завтра же можно присмотреть уютную хорошую квартирку в четыре-пять комнат, всякие безделушки и создать очаровательное гнездышко. У Тоффеля на этот счет удивительно тонкий вкус и умение покупать дешево "настоящие" вещи. Сегодня они вместе поедут к единственному в городе порядочному портному. Но если уж одеваться совсем хорошо и с большим шиком, то для этого необходимо съездить в Англию. Только в Лондоне надо заказывать мужчинам белье и костюмы, галстуки же и шляпы - в Париже. Но это потом. Теперь надо заключить прочные и веские знакомства в высшем обществе. А так Петербург, Лондон, Париж, Биарриц, Ницца... Словом, мы завоюем весь мир!

Он болтал, а Цвет слушал его в небрежным, снисходительно-рассеянным видом, изредка коротко соглашаясь с ним ленивым кивком головы. Так почему-то надо было, и это понималось одинаково и Цветом, и Тоффелем.

Но час спустя Тоффель сильно удивил, озадачил и обеспокоил Ивана Степановича. Они кончали тонкий и дорогой завтрак в кабинете гостиничного ресторана Тоффель велел подать кофе и ликеров и сказал лакею:
- Больше нам пока ничего не надо, Клементий. Если понадобится, я позвоню.

Когда тот ушел, Тоффель плотнее затворил за ним дверь и даже прикрыл дверные драпри. Потом он вернулся к столу, сел напротив Цвета коленями на стул, согнулся над столом, почти лег на него и подпер голову ладонями. Взгляд его, тяжело и неподвижно устремленный на Цвета, был необычайно странен. В нем была горячая воля, властное приказание, униженная просьба и скрытая зловещая угроза - все вместе. Несколько секунд никто не произнес ни слова. Тоффель часто дышал, раздувая широкие ноздри горбатого носа. Наконец он вымолвил хриплым и слабым голосом:

- А слово?... Вы узнали слово?...
- Не понимаю, - тихо ответил Цвет и невольно подался телом назад под давящей силой, исходившей из глаз Тоффеля. - Какое слово?

Взгляд Тоффеля стал еще пристальнее, цепче и страстнее. Пот выступил у него на висках. От переносья вверх вспухли две расходящиеся жилы. В зрачках загорались густые темно-фиолетовые огни.
"Там... в усадьбе... книга... формулы... Красный переплет... Мефистофель..." - забродило в голове у Цвета. Тоффель же продолжал настойчиво шептать:

- Заклинаю вас, назовите слово... Только слово, и я ваш слуга, ваш раб на всю жизнь...
У Цвета похолодело лицо и высохли губы. Что-то, разбуженное волей Тоффеля, бесформенно и мутно колебалось в его памяти, подобно тому неуловимому следу, тому тонкому ощущению только что виденного сна, которые являются в голову проснувшегося человека и не даются схватить себя, не хотят вылиться в понятные образы.
- Не знаю... не могу... не умею...

Тоффель как-то мягко, бесшумно свернулся со стула, опустился на пол и на четвереньках, по-собачьи, подполз к Цвету и, схватив его руки, стал покрывать их колючими поцелуями.
- Слово, слово, слово... - лепетал он. - Вспомните, вспомните слово!
Цвет зажмурил на секунду глаза. Потом пристально поглядел на Тоффеля.
- Оставьте, не надо этого, - сказал он резко. - Слышите я не хочу!

Тоффель поднялся и спиною к Цвету, шатаясь, прошел до угла кабинета. Там он постоял неподвижно секунды с две. Когда же он обернулся, лицо его было искажено дьявольской гримасой смеха.
- К черту! - воскликнул он, щелкнув перед собою кругообразно пальцами. - К черту-с. Я пьян, как фортепьян. Забудьте мой бред - и к черту! Прошу извинения. Но еще... только одна, самая пустячная просьба, которую вам ничего не стоит исполнить.
- Хорошо. Говорите, - согласился Цвет.
Тоффель сунул руку в карман и вытащил ее сжатой в кулак.

- Что у меня в руке?
Цвет с улыбкой ответил уверенно:
- Маленькая золотая монета.
- Что на ней изображено?
- Подождите... сейчас. Женская голова в профиль, повернута вправо от зрителя... Голая шея... Злое сухое лицо. Тонкие губы, выдающийся подбородок, острый нос. Крупные локоны, в них маленькая корона на самом верху прически...
- Гм... да, - произнес Тоффель угрюмо. - Угадали. Полуимпериал Анны Иоановны, тысяча семьсот тридцать девятого года. Верно. Хотите, выпьем еще шампанского?

 

---