ПЕРВЫЙ РУССКИЙ ГИПЕРБОРЕЕЦ

Есть один метафизический закон – истина охраняет саму себя и открывается только в предназначенное ей время. Есть один русский поэт, которого до сих пор никто не умел понять. Но сегодня его время пришло.

Ницшеанец и денди, первый русский певец «алмазных рун» и «огненных свастик», «вселенских бурь» и «полярной преисподней!

Сказавший о том, что сквозь него говорило, так:

Я тот,

кто кинул шарики планет

В огромную рулетку Зодиака.

В контексте русского «серебряного века» по спиритуальной чуткости к Слову с ним можно поставить рядом только Николая Гумилева. Впрочем, однажды они и буквально стояли рядом. На дуэли. Случившейся из-за того, что Гумилев получил от него пощёчину, позволив себе безыскусно «разоблачить» одну красивую поэтическую мистификацию.

Слово для портрета предоставим даме. Марина Цветаева, написавшая о нём умный и проницательный очерк: «Пишу и вижу: голова Зевеса, а на дремучих, невероятного завива кудрях узенький полынный веночек, насущная необходимость, принимаемая дураками за стилизацию, равно как его белый парусиновый балахон, о котором так долго и жарко спорили (особенно женщины), есть ли или нет под ним штаны».

Надеюсь, вы уже догадались, что речь идёт о Максимилиане Волошине.

Тупые коммунисты Волошина просто «запрещали». Ещё более тупым либералам непонятна его национальная эстетика. Воплощение тупости безысходной – патриоты царя Гороха – уличают Волошина в «масонстве».

Недавно по ТВ показали фильм «Мистика Волошина», в котором какой-то сморчок из породы расплодившихся как тараканы нео-оккультистов тужился накрепко пристегнуть поэта к своей теософии, антропософии и т.п. Хотя сам Волошин, послушав одно время лекции Штайнера (Блаватской в мужском обличье), и даже поучаствовав в строительстве его «храма», вскоре понял, что его адепты – это просто «несчастные люди, изнасилованные истинами», и без сожаления покинул их. Волошин был близок именно к традиционному эзотерическому пути – алхимикам, розенкрейцерам и журналу “Le Voile d’lsis”. Потом штайнерианский «храм» взорвали нацисты. Волошинский же дом в Коктебеле, говорят, наоборот, починили.

Сейчас там отдыхает всякая интеллигентская нечисть, бывшие «советские писатели», всерьёз думающие, что у них есть ещё какое-то будущее и что народ читает их мемуарзмы. А при Волошине там была скандальная «колония обормотов», куда из Москвы и Питера съезжались молодые негодяи и замышляли литературные (и не только) провокации. В сущности, сам Волошин, по признанию многих, был «большим ребёнком». И, цитируя Кенета Греема в своей статье «Откровение детских игр», наверняка, узнавал себя:

«Существование этих «олимпийцев» (взрослых. – В.Р.) казалось лишённым всякого интереса, все движения их были несвободны и медленны, а привычки однообразны и бессмысленны. Они были слепы ко всему, чего не видно. Они ничего не знали об индейцах, ничуть не беспокоились о бизонах и пиратах (с пистолетами!), хотя всё кругом было полно мрачных предзнаменований. Они не любили разыскивать пещер разбойников и искать кладов.

Мы всегда недоумевали, когда «олимпийцы» говорили при нас, например, за столом, о разных политических и общественных пустяках, воображая, что эти бледные призраки действительности тоже имели какое-нибудь значение в жизни. Мы же, посвящённые, ели молча; головы наши были переполнены новыми планами и заговорами; мы бы могли сказать им, что такое настоящая жизнь!»

Дети солнечно-рыжего мёда

И коричнево красной земли –

Мы сквозь смерть во плоти проросли,

И огню наша сродни природа.

Лирика Волошина (особенно «Облики») зачастую исполнена особой, прямо-таки бодлеровской красочности и изысканности. Париж, где он прожил несколько лет, выявил в нём одного из самых тонких эстетов в искусстве начала века. Перу Волошина принадлежит множество статей о поэзии и живописи, скульптуре и архитектуре, музыке и театре. Причём, как замечал Брюсов, Волошин пишет только тогда, когда «ему есть сказать нечто новое и необычайное». Довольно редкое, заметим, качество для обычно зацикленного конвенционального искусствоведения.

Но в «столице Европы» Волошину вскоре становится тесно:

Бродит осень парками Версаля,

Вся закатным заревом объята…

Мне же снятся рыцари Грааля

На скалах суровых Монсальвата.

Эти «суровые скалы» поэт обретает в Киммерии – вновь открытой им древней мифической земле, обожжённой жарким солнцем и омытой ночными штормами. Когда-то именно «здесь рухнул смерч вселенских «нет» и «да», и над жерлом Карадага, в вулканическом грохоте шла космическая битва гиперборейских героев с гондваническими существами. Полуночно-солнечных посланцев Corona Astralis, «плащом ветром и пламени одетых», тех, для кого «закрыт путь проверенных орбит», - со «стадами Эмпуз» из лунного Mare Tenebrarum, со «всем смертным, усталым, больным, ползучим, сочащимся в гное, пахучим, как сок белены». Именно здесь явился «Лик Ужаса в бесстрастности эфира» и

На Бога Сил, Творца бездушный сфер,

Восстал в веках Денница-Люцифер,

Мятежный князь Зенита и Надира.

Наша космогония происходила так:

В начале был мятеж,

Мятеж был против Бога,

И Бог был мятежом.

И всё, что есть, началось чрез мятеж.

И затем по растрескавшимся степям летели дикие скифские племена, неся весть о победе и приходе пылающего времени Золотого века… Оранжевая, горячая земля волошинских акварелей рождена именно этим огнём. А потухший Карадаг застыл до нового срока каменным профилем русского гиперборейца.

Киммерия – это не сама Гиперборея, но её наиболее близкое нам земное воплощение. Сегодня «гиперборейство» почему-то принято отождествлять с одним лишь Льдом, а подчас и путать с географическим севером. Наш Север – это Огонь и Лёд в их невозможном, недвойственном сочетании. А Юг – это тёплая вода. Север обнажает Огонь и Лёд, это «магический мир героев», Юг – их взаимопогашает, это царство человеческой посредственности.

Теплые, крадя наш Огонь, плавят наш Лед. Гиперборейцы могут спасти Лед, лишь усилив Огонь. Чтобы сгорела сама теплота.

Этот Огонь незримо горит под землей Киммерии, на которой когда-то

Нагромоздили Арийские расы

Улья осиных, разбойничьих гнезд.

Киммерия—это Россия. Наша Россия. Она пробуждается только в войне или революции. Только в них сходятся Огонь и Лед в чистом виде,

Огонь и Лед проявляются в политике как энтузиазм и презрение. "Силы эти противоположны и полярны, — писал Волошин своему другу Борису Савинкову, — и соединение их в одном лице рождает взрыв, молнию — действие. Но обычно их стараются обезопасить, соединить в устойчивой химической комбинации в виде политической теории или партийной программы: целлулоид, приготовляемый из нитроглицерина! Отсюда ненависть к "идеологиям", отличающая носителей молний, создававших великие государственные сплавы — Цезарей и Наполеонов. Из всех, выдвинутых революцией и являющихся, в большинстве случаев, микробами разложения, я только в Вас вижу настоящего "литейщика", действенное и молниеносное сочетание религиозной веры с безнадежным знанием людей".

Наиболее же радикальные носители этих огненно-ледяных "молний" энтузиазма и презрения обнажают всякую религиозность до ее гиперборейского ядра и, в своей сущности, уже не являются людьми, будучи "литейщиками" чего-то принципиально иного. Узнавшими такое Откровение:

Мир знает не одно, а два грехопаденья: грехопаденье ангелов и человека,

Но человек спасен Голгофой. Сатана же спасенья ждет во тьме.

И Сатана спасется.

То, что для человека сотворил Христос, то каждый человек свершит для Дьявола.

В мире дело идет не о спасеньи человека, а о спасеньи Дьявола.

Любите. Верьте.

Любите Дьявола. Одной любовью спасется мир.

А этот мир есть плоть

Страдающего Сатаны. Христос распят на теле Сатаны.

Крест — Сатана.

Воистину вам говорю: покамест последняя частица земного вещества

Не станет вновь чистейшим из сияний, "Я" человека не сойдет с креста.

Зло — вещество. Любовь — огонь.

Любовь сжигает вещество: отсюда гарь и смрад.

Грех отраден, потому что в нем огонь любви.

Где нет греха, там торжествует Дьявол.

И голод и ненависть — не отрицанье, а первые ступени любви.

Тех, кто хотят спастись, укрывшись от греха,

Тех, кто не горят огнем и холодом,

Тех изблюю из уст Моих!

Как-то в журнале "Арион" появилась любопытная статья Григория Кружкова, где он провел параллель между восприятием гражданских бурь Волошиным и Уильямом Йейтсом. И в самом деле, "демонический" волошинский "Северовосток" очень напоминает йейтсовский «1919», где восстанием верховодит Роберт, средневековый инкуб, совративший леди Алису из графства Килкенни.

Одна разница — Волошин часто описывал подобное от первого лица. А это уже сближает его скорее с Лотреамоном.

Я напишу: "Завет мой — Справедливость"

И враг прочтет: "Пощады больше нет!"

Убийству я придам манящую красивость,

И в душу мстителя вопьется страстный бред,

Меч Справедливости, карающий и мстящий,

Отдам во власть толпе...

И он в руках слепца

Сверкнет стремительный, как молния разящий,

Им сын зарежет мать, им дочь убьет отца.

Это стихотворение начинается так: «Народу русскому: Я скорбный ангел мщенья!» Кому и за что – «мщенье»? Для этого надо обратиться к любопытной волошинской версии причин Французской революции. Так, он считал, что Революция была необходимым историческим возмездием за кровавое уничтожение в XIV веке Ордена тамплиеров, положившее начало "современному миру". Именно поэтому якобинцы, наследники имени Великого Магистра Якоба Моле, и были наиболее жестокой и последовательной частью революционеров.

Спросят: а причем здесь "народ русский"? А что он представлял собой перед Революцией — если, конечно, не слушать слюнявые бредни о 1913 годе? Сборище безгранично жиреющих попов, подменивших изначальную, духовно-освободительную миссию православия административно-церковной цензурой. Дворянство, погрязшее в либерализме и слезливой достоевщине. Купечество, продавшееся, по Розанову, на "еврейскую ласковость". И что, все это надо было сохранять? Зачем? И наш "безумный Макс", что называется, "звал живых":

Кто хочет бунта — сей противоречья,

Кто хочет дать свободу — соблазняй,

Будь поджигателем,

Будь ядом, будь трихиной,

Будь оводом, безумящим стада.

Волошин был не революционером, а – гиперреволюционером, то есть – гиперборейским революционером. Потому обличал и тех. для кого Революция была лишь сменой режима:

Вы узники своих же лабиринтов!

Вы — мертвецы заклепанных гробов!

Вы — суеверы, мечущие бомбы

В парламенты, и в биржи, и в дворцы, —

Вы мыслите разрушить динамитом

Все то, что прорастает изнутри —

Из вас самих с неудержимой силой!

Я призываю вас к восстанью против

Законов естества и разума:

К прыжку из человечества —

К последнему бездумью—

К пересозданью самого себя.

И в итоге – оказался, как и подобает гению, в одиночестве. Однако, оно было весьма странным. Так, его стихи и статьи одновременно печатали белые и красные газеты. Что, впрочем, сменялось обоюдными же запретами.

Один средь двух враждебных ратей,

Не их, не ваш, не свой, ничей.

Я — голос внутренних ключей,

Я — семя будущих зачатий.

Известно, что, когда в Крыму хозяйничали красные, он прятал в своем доме белых, и наоборот. Облом случился только однажды - когда он спас от врангелевской контрразведки "бедного Осю" Мандельштама, а тот потом настучал на "белого Волошина" в ГПУ.

Созданные в это время цикл "Пути России" и поэма "Россия" поразили современников невероятной глубиной постижения "коктебельским отшельником" предельно противоречивой русской народной стихии. Интеллектуал, эстет и ученик любящих строгую форму "парнасцев", он вдруг легко и органично заговорил языком "Китежа" и "Стенькина суда", "Неопалимой купины" и "Руси гулящей", средневеково-священным и одновременно лихо-варварским, языком мистического патриотизма и взрывной иронии. И – рассказал этим языком неповторимую (во всех отношениях) русскую историю гораздо более ярко и сочно, нежели занудства каких-нибудь Карамзиных или Соловьевых. Это был голос самой национальной энергетики, слышать который не умели ни ряженые "крестьянские поэты", ни жеманные завсегдатаи петербургских салонов. Услышать его, понять и передать будущему мог только русский гипербореец.

По мнению крупнейшего современного писателя Юрия Мамлеева, волошинский цикл стихов о России "не имеет, быть может, себе равных в русской поэзии по глубине пророческих видений".

Гиперборейская интуиция Волошина действительно диктовала ему картины нашего сегодняшнего и завтрашнего (не путать с газетой "Завтра"?) дня. Особенно здесь надо выделить "Благословенье":

Из избранных тебя избрал я, Русь!

И не помилую, не отступлюсь,

Бичами пламени, клещами мук

Не оскудеет щедрость этих рук...

Твои молитвы в сердце я храню

Попросишь мира – дам тебе резню.

Спокойствия – Девятый взмою вал.

Разрушишь тюрьмы? – Вырою подвал.

Раздашь богатства? – Станешь всех бедней.

Ожидовеешь в жадности своей.

На подвиг встанешь жертвенной любви?

Очнешься пьяной по плечи в крови.

Замыслишь единенье всех людей?

Заставлю есть зарезанных детей.

Ты взыскана судьбою до конца:

Безумием заквасил я сердца

И сделал осязаемым твой бред.

Ты – лучшая! Пощады лучшим – нет!

В едином горне за единый раз

Жгут пласт угля, чтоб выплавить алмаз.

А из тебя, сожженный мой народ,

Я ныне новый выплавляю род!

Этот русский "новый род" приходит уже сегодня. Это — молодая Россия, дожигающая собой труху позавчерашних "компатриотов" и вчерашних "демократов". Да, он такой противоречивый, этот "новый род" — неслыханный свистопляс русской вольницы сочетается в нем с волей к невиданной еще Империи. "Это невозможно", — говорят усталые предки и засыпают отныне и навсегда. Пробуждающиеся же узнают, что Волошин в своей жутко-сегодняшней публицистике описывал именно такой "сплав": "Русская жизнь и государственность сплавлены из непримиримых противоречий: с одной стороны, безграничная, анархическая свобода личности и духа, выражающаяся во всем строе ее совести, мысли и жизни; с другой же — необходимость в крепком железном обруче, который мог бы сдержать весь сложный конгломерат земель, племен, царств, захваченных географическим распространением Империи».

Политика "нового рода" — это не Госплан, а искусство. А о целях искусство не спрашивают. Впрочем, первый русский гипербореец указывал на то, что этой целью не является заведомо: "Счастье вовсе не должно являться высшей целью человека на земле. Утверждение Кропоткина о том, что высшим законом является развитие человечества от менее счастливого существования к более счастливому, неверно Несчастье является основным побудителем к каждому поступательному движению. Счастье, благосостояние, удовлетворенность приостанавливают всякое развитие, в физическом мире и в духовном это смерть, начало распада. Я не могу пожелать человеку счастья".

Ну и, наконец, коль дело у нас действительно вскоре дойдет о новой заварухи, "новому роду" в ней следует руководствоваться кристально ясной формулой: "В деле розыска внутренней крамолы гражданская война глубоко и проницательно связывает политическую неблагонадежность с вопросом расового происхождения, превращая, таким образом, дело политического сыска в национальный очистительный обряд".

Это написано в 1920 году. Что тогда даже в Европе, опошлившей потом расовую идею, казалось еще чрезмерным эпатажем... А опошление этой гиперборейской идеи выражается в том, что отморозки. пользующиеся ею, принадлежат совсем не к той духовной "партии", о которой Волошин писал как о своем политическом кредо: "Я примкнул к политической партии, которая возникнет лет через пятьдесят и будет составлять крайнюю левую в том парламенте, где анархисты станут консервативным большинством".

В сегодняшней же России тот, кто считает себя "гиперборейцем", но не знает первого русского из них, — обречен открывать свои идеалы сквозь более поздних западных авторов или же принимать за "гиперборейстао" тяжелые архаические и психические комплексы богемных маргиналов. Киммерия, жаркая русская Гиперборея, требует от своего "нового рода" иного — героизма, страсти, цветения, "бежать не зла, а только угасанья".

Короче,

Сильней размах! Отжившую планету

Швыряйте бомбой в звездные миры.

Ужель вам ждать, пока комками грязи

Не распадется мерзлая земля?

Владимир Рулев

---